Луговая Ольга Сергеевна
Часть 1. Начало Продолжение Предметом моих воздыханий в то время была приходившая иногда в группу к нашей воспитательнице ее дочка. Это была нарядная, очень хорошенькая, голубоглазая девочка в золотистых локонах и с бантиками. Имя у нее тоже было необыкновенное Лора. В честь этой красавицы я всех своих кукол потом, даже и после войны назвала только Лорами. Я всякий раз искренне любовалась этой необыкновенной гостьей. Мне и в голову не приходило завидовать, я была вполне счастлива тем, что можно было смотреть на нее во все глаза. У Лоры и кукла, которую она приносила с собой, была необыкновенная. С замиранием сердца рассматривала я вместе с другими маленькими девочками это фарфоровое чудо. И как было не залюбоваться ее прелестной фарфоровой головкой с закрывающимися глазами, густыми ресницами, настоящими волосами, заплетенными в косы, прелестными подвижными ручками и ножками. Одета кукла была в хорошенькое пальтецо с вязаной пелеринкой, и даже туфельки были на ее ножках «настоящие», т.е. кожаные. Ростом эта кукла, как мне казалось, была «с настоящего ребенка». Потом уже в Вене я как-то увидала в витрине мастерской такую же куклу. Выяснив, сколько она стоит, как угорелая, помчалась к маме на работу. А влетев в ее бюро, только и твердила как заклинание:«Hundert funfzig! Hundert funfzig!!!» - боясь, что пока я переведу на русский язык кукла исчезнет с витрины. К счастью, тогда уже мои мечты сбывались. И моя «Лора» была мне куплена.
Это было потом, а пока в блокадном Ленинграде я довольствовалась, приходя в редкие месяцы домой, своими милыми игрушками. Больше всего я играла небольшой куколкой в красной шапочке, из-под которой выглядывала, «настоящая» челочка, но пришитая. Если эту шапочку снять с кукольной головы, то там вместо волос оказывался чулок, набитый ватой. Я любила с ней играть и жалела, что она, как и я, безволосая. Из гуттаперчивых игрушек мне был симпатичен веселый мальчик Петя, стоящий в позе «руки в брюки», и пестренькая уточка для плавания в корыте во время мытья. Для игры в дочки-матери у меня имелось два комплекта кукольной мебели. Один гарнитур с зеркальным шкафом со столом и красивыми стульчиками к нему. Мама его купила на Загородном проспекте в магазине напротив большого гастронома. Я рассчитывала, что купит что-нибудь поесть, а она купила кукольную мебель. Немного было досадно, но я маму все равно поблагодарила. Второй комплект кукольной мебели был у меня еще раньше. Он был из полированного дерева с большим двухстворчатым шкафом с открывающимися нижними ящичками и при нем стол был, да такой величины, что его можно было иногда использовать как маленькую табуретку, и я даже на нем иногда сидела. Почетное место в играх занимал мой плюшевый серый медведь и назывался он «мишка, который был белым». Пирамидка с деревянными пестрыми разновеликими колечками была не полной, но радовала глаз своей яркостью. Очень симпатичным был вязаный крутыми петлями белый пудель Бобка. Эта игрушка жила в шкафу и выдавалась только в чистые руки с аккуратно подстриженными ногтями. Собака выглядела так, как будто шерсть ее завита, как у настоящего пуделя. Это был подарок к моему первому дню рождения, купленный еще до войны моей любимой тетей Ритой, когда она ездила с театром на гастроли заграницу.
Еще была у меня старинная французская куколка, совсем небольшая. Ее фарфоровая головка с закрывающимися стеклянными голубыми глазами, с прелестным приоткрытом ротиком, с беленькими зубками, подаренная еще моей маме в ее детстве, скорее, пугала, чем радовала. У нее просто аккуратно оканчивалась фарфоровая часть головки там, где должны были быть волосы, т.к. отсутствовал парик. Можно было через это овальное аккуратное фарфоровое отверстие головы рассматривать механизм закрывающихся глаз и даже трогать все пальчиками. Я с пониманием и сочувствием относилась к ее некрасивости из-за отсутствия прически и старалась повязывать ей головку платочком, отчего она выглядела, как раненая. Вот такая вот безволосая компания, повторяющая судьбу своей безволосой хозяйки. Эту французскую фарфоровую куколку я потом к семидесятилетию своей мамы отреставрировала. Она дожила вместе с прелестной фарфоровой чашечкой с блюдечком и до моего 70-летия. Самым красивым предметом среди моих игрушек и была старинная фарфоровая кукольная чашечка (Кузнецовского фарфора) с блюдечком с розовой каемочкой и с чудной ручкой –завитушкой, чудом сохранившаяся тогда на всю мою жизнь.
Встречались среди игрушек и непонятные вещи, такие как хрустальные сиреневые шарики, которые размещались на игрушечном торшере, старинные серебряные дедушкины часы-луковица, механизм, которых можно было разглядывать, открыв три задние крышки часов. Очень интересно было наблюдать за внутренностями часов, крутя головку часового завода, и видеть как, цепляясь друг за дружку, крутятся с приятным шелестом всякие там колесики и шестеренки.
Я очень любила играть в куклы. Игра иллюстрировала все происходящее со мной. Если я была наказана, то и кукол моих эта участь не могла миновать. Они тут же оказывались носом в угол. Когда я была прощена, то и они были нежно обласканы. Для музыки была детская шарманка в виде барабанчика с ручкой - с незатейливым мотивчиком. Надо было крутить ручку и слушать что-то похожее на «тралли-валли, тралли-валли». Весело и забавно. Приходя в те дни домой, я кидалась рассматривать свое богатство и с удовольствием погружалась в игру. Я умела и любила играть в куклы, меняя сценарии про мирную жизнь, один на другой.
С тех времен я полюбила особенно праздник Новый год. В детском саду устанавливали большущую елку с обязательным Дедушкой Морозом, а вот про подарки мне ничего не вспоминается, зато помню, как я была Красной Шапочкой на этом празднике. Одетая в прелестную легкую шелковую синенькую юбочку(сшитою руками моей мамой), в красной шапочке, скрывающей мои отсутствующие кудри, я не могла на себя налюбоваться . Вся моя роль заключалась в том, что старательно встав на цыпочки, выбегала из-за елки, разводила ручки и восклицала: «Какая красивая елочка к нам пришла!!» После моей реплики являлся мальчик Витя с маской волка из папье-маше на голове, шмыгая носом, безуспешно пытаясь подтянуть сопливые вожжи. Я же искренне сторонилась его и, брезгливо ежась (уже не по сценарию, под одобрение детишек, убегала). С моей стороны все было искренне. Мне он был очень противен, потому что его штанишки всегда были неаккуратно застегнуты и под носом никогда не просыхало.
Дома на Ивановской тогда меня тоже ждала елка. Мама сказала, что это солдатики нам принесли. Мы ее наряжали золотыми стеклянными бусами. Она была не до потолка и стояла на угловом буфете. Комнатка наша была узкой, и в ней было не разбежаться. Тогда мама придумала, что из дальнего угла мы вместе подбегаем к буфету с елкой и, обернувшись около нее, кидаемся в объятия друг другу. Это была восхитительное времяпровождение у нашей елки. Я не могла нарадоваться на елочные игрушки. Они казались несметным богатством. С того момента я решила, раз и на всегда, что в Мирное время у меня всегда на Новый год будет настоящая елка и, обязательно до потолка. Так потом и было в моей взрослой жизни. |
|
||||||||||
|
||||||||||
