Всплески памяти

В тяжелые послевоенные годы жили мы, наверное, лучше многих, но, всё же, достаточно скудно. Тем не менее, мама  была в ужасе от посылок с "трофеями", которые многие начали получать с фронта.  Еще в апреле 1945 года мама пишет отцу: "Румик, имей в виду, что мне ничего не надо привозить – не марай душу". 3-го июня 1945 года она пишет: "Что касается посылки, то ты так туманно написал о её судьбе, что у меня к ней двойственное чувство. Не только я, но и всё известное мне общественное мнение испытывает величайшее отвращение к посылкам известного рода. Успокой меня на этот счёт. Через это я переступить не могу". Я помню, что привёз отец, демобилизовавшись: две коробки иголок для патефона  (он любил музыку, в основном, песни), необычные красные и  чёрные пуговицы с цветочками, которые меня совершенно обворожили, (несколько сохранилось до сих пор), замечательные открытки, такие он и с фронта мне посылал, а также почему-то плед.

Насколько я помню, всегда очень хотелось "вкусненького". В школе нам давали по бублику и несколько горошин витаминов. Бублики мы, съедали до крошечки, а витаминами были усыпаны школьные полы.

Мама выдавала мне ежемесячно 6 рублей. Этого хватало на пол пачки мороженого. Как-то нам с подругой несказанно повезло. У нас на двоих было не 12, а 11 рублей, рубля не хватало на порцию мороженого, но продавщица продала нам за эти деньги совершенно размякшую пачку. Нести её было немыслимо, и мы высасывали её с двух сторон, не сходя с места. Этим светлым воспоминанием я поделилась с моей четырнадцатилетней  внучкой. Я вообще довольно много рассказываю о быте того времени. Хочется, чтобы современные дети хоть немного представляли  себе те годы. Ведь Война для них совершенно абстрактное понятие, и так, как о ней рассказывается на уроках, ещё и "скучное".

 В 1945 году мне было 11 лет. Мы жили в самом центре Москвы, естественно,  в коммуналке и столь же естественно, без ванной. Организация семейного мытья была делом не простым, и уж, конечно, не слишком частым. Родители с утра занимали очередь в ближайшие к нам Чернышевские бани, а я шла в школу. По возвращении я присоединялась к ним. Запомнился случай. Дедушка, рассеянный учёный, далёкий от реальной жизни человек, по ошибке вышел прямо из моечного зала мужского отделения в соответствующем (вернее,  несоответствующем)  виде в общий вестибюль. Никто не был смущён, кроме него самого. Да и до того ли было! Простоявшие несколько часов на улице люди теперь находились "на финишной прямой". Не более получаса отделяло их от вожделенного момента получения  маленького кусочка тёмного хозяйственного мыла (выдавали при входе непосредственно в предбанник всем, и детям, в том числе!). А дальше предстояла борьба за шайки, желательно две, попытка что-нибудь простирнуть, что жёстко пресекалось администрацией, но неизменно проделывалось: дома ещё сложнее. Так, кому какое дело до голого мужчины, когда вот-вот сбудется мечта!

Помыться в бане мне тоже хотелось, но мечта у меня была другая. Я ходила на занятия к учительнице музыки, и в её квартире встречала молодого мужчину. Он ходил в майке. И моё горячее желание, чтобы возвратился, наконец, из армии отец, почему-то конкретизировалось в виде мужчины в майке. Желание сбылось только в конце 1946 года.

А еще вспоминаются маленькие радости типа получения тетрадки из белой бумаги. Тетради выдавали в школе сразу по несколько штук; обычно бумага была желтовато-серой и шершавой, а тут вдруг стали получать одну-две тетради из белой  гладкой бумаги. Ради того, чтобы не испортить своим безобразным почерком такую красоту, я постаралась и на всю жизнь создала себе красивый, правда не правильный, почерк.

День Победы запомнился, прежде всего, салютом и…целой банкой сгущенки, которую нам с подругой выдали  на двоих!

Может быть, бестактно об этом говорить, но военные и послевоенные годы оставили в моей памяти много радостных воспоминаний, ведь по молодости лет я не была посвящена в ужас происходивших в стране событий, хотя в моей семье о многом знали и о многом догадывались. Поэтому с удовольствием вспоминаю т.н. "дворовую жизнь". Двор был для детворы не только местом для игр, но и сообществом, достаточно дружным, хотя и не беспроблемным. Как не вспомнить с улыбкой, что в те годы мне разрешали выходить на улицу босяком, чего никогда не было ни до, ни после. Кстати, я думаю, что разрешение давалось легко ещё и потому, что с обувью были проблемы. Мы с сестрой щеголяли в самодельных тапочках, мною вязанных, особым изяществом не отличавшихся.

Всё это мелочи, но из них состоит жизнь.