Мавренко Лидия Николаевна

Лидия Мавренко училась в Ленинградском текстильном институте, когда началась война. Она копала окопы и противотанковые рвы, заготавливала дрова, ловила диверсантов, после окончания курсов медсестер работала в госпитале. Среди раненных Лидия встретила и своего будущего мужа, с которым прожила 60 лет…

Наша семья — я, мама, старшая сестра Нина и брат Николай, который учился в военном артиллерийском училище, — жила в Смоленске. Брат Александр и сестра Аня жили и работали в Ленинграде. В сентябре 1940 г. я поступила в Ленинградский текстильный институт на механический факультет.

22 июня 1941 г. я готовилась к экзамену по химии за I курс ин­ститута. Сдала все экзамены, перешла на II курс и училась до января 1942 г.Ю потом добровольно пошла в военкомат. Во время занятий в институ­те участвовала в создании оборонительных сооружений: копала траншеи под Пулково, противотанковые рвы под Пушкино, у станции «Заклинье» и «Мшинская» вместе со студентами ин­ститутов и женщинами-работницами фабрик и заводов.

После того, как кольцо блокады сомкнулось, наш институт переводили в Барнаул. Началась эвакуация студентов и преподавателей. Пришли представители партийной организации: «Если вы уедете, то кто будет защищать Ленин­град?». Часть студентов сразу же ушли в народное ополчение, а я вместе с другими комсомолками пошла на курсы медсестер. Курсы были рассчитаны на 6 месяцев, но мы проучились только 1,5 месяца. Нужны были медсестры в большом количестве.

Живя в общежитии еще в Лесном, мы лови­ли «ракетчиков». Это были предатели, лазутчики, засылаемые в город, чтобы сигнальными ракетами показать наиболее важные объекты: железнодорожные узлы, предприятия и т. д.

В общежитии мы жарили желуди на касторке. Помню, как я иногда ходила в квартиру сестры, которая эвакуировалась вместе с детским садом и сыном. Из ее кварти­ры я выносила остатки еды, которые оставались там: кусочек за­плесневелого пирога, грамм 100 — 150 макарон, остатки горчи­цы, немного сахарного песка. Приносила это в общежитие, и мы делили все поровну. Однажды вернулась с ремнем и 2 свечками. Никогда не забуду, как мы сосали ремень и свечки. Однажды нам сказали, что в кафе «Квисисана» (на Невском проспекте, недалеко от института) будут давать котлеты без карточек. В кафе теснились студенты, а я потеряла сознание от голода. Девочки довели меня до обще­жития. Я им сказала: «Девочки, если хотите, чтобы я жила, сделайте так, чтобы я сегодня с кипятком съела не 125 г своих, а двойную порцию, а я вам отдам в следующие дни». Они так и сделали.

Однажды я пошла за своей порцией хлеба, 125 г. Подруга дала мне свою карточку и попросила взять хлеба и ей. Магазин был на Невском проспекте недалеко от знаменитого трикотажного магазина, который называли «Смерть мужьям», так как там до войны продавали очень хорошие и дорогие костюмы и платья. Я купила хлеб, завернула от­дельно свой и подруги и оба положила в авоську. Пошла домой. Вдруг из подъезда выбежал высокий, очень худой мужчина и схватился за мою авоську. Я так испугалась, что, видимо, мою руку свела судорога. Ему не хватало сил вырвать у меня авось­ку с хлебом. Я знала, что мне бы не поверили, если бы он забрал сумку – ведь это было высшей степенью доверия — получить чужой хлеб!

В ноябре — декабре 1941 г. мы занимались в институте и одновременно проходили практику в госпитале, где лежали ра­неные. Нам, голодным, было тяжело одновременно обучаться на курсах медсестер.

Однажды меня вызвали в деканат и сказали: «Получите 500 рублей, которые вы внесли в счет платы за обучение на I кур­се. У вас умер отец и мать домохозяйка». Дело в том, что когда я поступала в институт, вышел правительственный указ о плате за обучение в институте. До сих пор думаю о том, что ведь никто бы и не узнал, если бы университетские работники решили не возвращать мне деньги. Еще одно доказательство, что рядом с нами были честные люди…

В январе 1942 г. я была мобили­зована военкоматом. Мне дали место в общежитии госпиталя, который находился в здании бывшей школы на ул. Восстания. Начальником 1-го хирурги­ческого отделения была Торкачева Мария Иванова. Это была знающая, опытная, уверенная в себе женщина, без особых эмо­ций, требовательно относящаяся к нам, медицинским работни­кам. Помню, как первый раз переливала кровь. Это было нелегко - тогда не было современных систем, а только воронка, резиновый сифон и толстые иглы. После этого врач подозвала меня к себе и спро­сила: «Ну как, хорошо прошло?». Я пожала плечами. А потом она вручила мне половинку шоколадки. Это было «что-то» в военное время.

Часто бывало так, что только сядешь в столовой за стол, как раздается крик: «Гурьева — в перевязочную!». Немедленно все бросаешь и бежишь. Страшно было давать наркоз: дашь мало — болевой шок и смерть, дашь лишнее — смерть от эфира.

Это был тяжелый, изнурительный труд, без выходных и от­пусков всю блокаду и войну. Мы после напряженного труда днем шли ночью в прачечную, где без освещения, в теплой воде, почти без мыла, стирали гнойные, окровавленные и вшивые белье и бинты.

Кроме своих прямых обязанностей, приходилось выполнять разные поручения. По решению горисполкома я вместе с дру­гими сестрами была послана на заготовку дров. Три девочки должны были спилить деревья, сложить в штабеля. За день по 3 куба на человека.

В сентябре 1943 г. было новое поступление раненых. Среди раненых был и мой будущий муж, с которым в декабре 1944 г. мы поженились и прожили 60 лет. После регистрации мы, по долгу воинской службы, разъехались: он — на восток, я — на запад. С госпиталем прошла Польшу и дошла до Берлина. Так уж сложилось, что моя семейная жизнь началась лишь в Воткинске на Украине. Что поделаешь – война.