Александров Михаил Александрович

Когда началась блокада Ленинграда, мне было 19 лет. Наше училище отозвали из Финляндии, но отправили не в тылы, а на самый тяжелый участок Ленинградского фронта - Невский плацдарм, его еще называли «пятачок смерти». К концу войны из наших осталось всего-навсего семь человек, все остальные погибли. Этот «пятачок смерти» представляет собой клочок земли 800 метров длиной и 4 метра шириной. С левой стороны 8-ая ГЭС, с правой стороны улицы Огурцова и Арбузова. Все было снесено, страшное дело! Весь этот пятачок был изрыт взрывами, сплошные ямы от бомбежек и снарядов, после войны там находили по 23 килограмма снарядов и пуль на метр земли, представьте, какая бойня была! Немцы предпринимали на нас по несколько атак в день, а у нас не хватало оружия, несколько раз приходилось вступать в рукопашный бой. Окопы не рыли, мы прятались за трупами.

Чтобы попасть на этот Невский пятачок, мы форсировали Неву. Впереди шел большой плот, и немец стрелял прямо по нему, вода была красной от крови.

Немцы заставляли наших военнопленных говорить в рупор, чтоб мы переходили к ним. Бывали и измены, на наших глазах в острастку для других по решению полевого суда двух военных расстреляли.

Я был один раз контужен, лечился там же при воинской части, после этого снова участвовал в боях и 14 ноября был второй раз тяжело ранен. Меня направили в Ленинград в 65-й военный госпиталь, где я находился до ноября 1942 года.

С первых дней блокады фашисты уничтожили Бадаевские склады, это запасы продуктов на 15 лет. Фашисты рассчитывали уже 7 ноября праздновать победу в Москве, но им это не удалось. В Ленинграде работали буквально все, дети стояли у станков и тут же умирали. Все ленинградцы, кто мог держать винтовку, пошли воевать, остались старики, женщины и дети. Женщин, которые могли рыть окопы, тоже направляли на фронт. Не было ни света, ни воды, ни отопления, ничего. И вот в таком состоянии Ленинград находился 900 дней. Голод был страшный, было людоедство. Нам, военным, давали по 300 грамм хлеба, гражданским по 150, по 200 грамм. Хлеб был на одну треть из муки, а все остальное примеси. Я до сих пор не могу смотреть, как люди выбрасывают хлеб. Нас еще немного поддерживала Англия - сбрасывали с самолетов мешки с гороховой мукой. Нам, военным, ее давали, так мы эти тарелки вылизывали. Живности в Ленинграде не осталось никакой, кожаную обувь, ремни - все подъели.

После ранения я находился в военном госпитале, не было ни питания, ни лекарств. Вывезли меня из Ленинграда живым трупом, с цингой, с дизентерией, с язвенной болезнью. Везли через Ладожское озеро, в Тихвин. Немец специально бил по Ладоге, не давал ей замерзать. На моих глазах машина с людьми провалилась под лед. Столько же всего народ пережил, везде было тяжело и в тылах, но в Ленинграде особенно!