Тюрина Клара Ивановна

Перед войной я с мамой и сестрой Ирой жили в г. Пушкин под Ленинградом (в настоящее время это один из районов Санкт-Петербурга). Мама работала уборщицей в столовой Дома учителя в Ленинграде, растила нас с сестрой одна. Ира в 1941 году закончила третий класс, я должна была в сентябре пойти в школу.

22 июня мы с Ирой были в Ленинграде в гостях у наших родных. Стояла солнечная погода, у всех было хорошее настроение. Когда по радио сообщили о нападении фашистов, взрослые заволновались. Помня еще по финской войне о возможных трудностях со снабжением, решили запастись продуктами. Взяли нас с Ирой в магазин, там уже была большая очередь, пришлось долго стоять, чтобы купить крупу, сахар. К вечеру мы с Ирой вернулись в Пушкин. В поезде было много народа, в вагон не пройти, ехали в тамбуре, взрослые выглядели растерянными, некоторые женщины плакали.

В июле фашисты стали бомбить Пушкин. Началась эвакуация детей. Сестра должна была эвакуироваться со школой, но мама договорилась о том, что вместе с Ирой возьмут и меня. Когда наши вещи были собраны и нужно было идти на вокзал, мама вдруг заплакала и сказала, что не расстанется с нами, что бы ни случилось. Материнское сердце тогда подсказало верное решение. Через несколько дней мы узнали, что фашисты разбомбили этот эшелон со школьниками, многие дети погибли. Мама продолжала работать в Ленинграде, могла приезжать в Пушкин редко и только на несколько ночных часов, чтобы проведать нас. Не помню почему, но через некоторое время Ира уехала в Ленинград к родственникам, а я осталась под присмотром соседки. Бомбить стали все чаще, мы прятались в отрытых во дворе дома траншеях.

В конце августа фронт приблизился к Пушкину и стали слышны выстрелы орудий. Однажды днем мама приехала за мной из Ленинграда. Мы быстро собрали кое-что из теплой одежды, сложили в корзину и мешок и пошли на вокзал. Корзина была у мамы, я несла мешок на веревочных лямках. На вокзале поезд ожидала большая толпа, никто не знал, когда его подадут на посадку. Поезд подошел только ночью, мы кое-как втиснулись в вагон. Хотя до Ленинграда было всего около 20 километров, ехали очень долго, поезд часто останавливался. Во время одной из остановок поезд начали бомбить, люди заметались в панике. Мы с мамой выскочили и спрятались от бомб под вагоном. Вокруг взрывы, огонь, крики людей, мне было очень страшно. Наши вещи потерялись. Когда налет закончился, поезд продолжал стоять, так как разбомбило паровоз, и мы вместе со всеми пошли вдоль рельс пешком. Под утро добрались до Ленинграда.

В Ленинграде сначала жить было негде, мама пристраивала нас на несколько дней то к одним, то к другим родственникам. С начала сентября фашисты начали регулярно бомбить Ленинград. Однажды мы с мамой и Ирой поздно вечером пробирались на ночлег к общежитию милиции на Дворцовой площади. Наш сосед по Пушкину служил милиционером и пообещал на несколько дней приютить нас в этом общежитии. На улице Гоголя нас застала бомбежка. Когда мы спрятались в подвале какого-то дома, оказалось, что Иры нет рядом. Мы с мамой стали искать ее в соседних подвалах, звали, кричали. Она неожиданно нашлась после отбоя воздушной тревоги, рассказала, что пряталась в подвале другого дома.

После долгих скитаний мы поселились в комнате родственницы на Московском (тогда Международном) проспекте, дом 13, квартира 15. Родственница работала на заводе на казарменном положении. Мама перешла работать на завод «Судомех» - он тоже фактически находился на казарменное положение. Мама могла только иногда приходить к нам с Ирой, обычно поздно вечером.

С обретением постоянного жилья на нас с Ирой стали выдавать продукты по продовольственным карточкам, а до этого мы числились проживающими в Пушкине и скитались по Ленинграду полуголодные. Однако скоро на смену голоду наполовину пришел голод постоянный, жестокий… 8 сентября 1941 года фашисты замкнули кольцо блокады Ленинграда. В этот же день город подвергся массированному артобстрелу и бомбардировке, ночью было сброшено более 6000 бомб, от зажигалок начались сильные пожары, над городом стояло сплошное зарево. Утром мы узнали, что сгорели Бадаевские продовольственные склады, с которых получал продукты весь Ленинград. Норму выдачи продуктов резко уменьшили и потом многократно сокращали. Если в августе детям выдавали 400 грамм хлеба в день, то 12 сентября норма сократилась до 300 грамм, с 1 октября до 200 грамм, а с 13 ноября — до 150 грамм.

Наступила холодная осень. В городе не работали водопровод, канализация, отопление. Теплых вещей у нас не было, все пропало при отступлении из Пушкина. В комнате мы установили буржуйку, топили мебелью или, если удавалось достать - обломками досок с разрушенных соседних домов. Но было все время очень холодно, особенно зимой, когда ударили небывалые для Ленинграда морозы, порой ниже 30 градусов. Мы натягивали на себя все, что могли найти. В основном, лежали на кровати, тесно прижавшись друг к другу.

20 ноября норму выдачи хлеба сократили рабочим до 250, а детям до 125 грамм в день. Блокадный хлеб этой зимой состоял наполовину из опилок, других продуктов в ноябре-декабре не выдавали. Есть очень хотелось всегда, даже во сне. Полученный хлеб мы сразу не ели, а старались просушить на буржуйке на сухари, а потом сосали их. Пока сосешь сухарь, кажется, что не такая голодная. В начале января привели с завода маму, она очень ослабла, не могла стоять на ногах. Я тоже ходить не могла, и мы с ней до весны пролежали в кровати. Этой зимой в нашей квартире из шести человек умерло двое. Соседка еще нашла силы отвезти своего умершего мужа к месту захоронения, а когда умерла вторая соседка, некому было хотя бы вынести ее тело из квартиры. Оно пролежало на кровати до весны, пока сандружинники не начали сплошной обход по квартирам и не унесли тело в помещение красного уголка на первом этаже, куда они убирали умерших со всего дома.

Фашисты обстреливали город в светлое время ежедневно, по 400-500 снарядов. Потом я узнала, что в блокадные 1941 и 1942 годы не было артобстрела только 32 дня. Бомбили по ночам, на время переставали (в январе-марте 1942 года). В первую бомбежку мы пытались укрыться в бомбоубежище, которое было через два дома от нашего. В нем казалось, что все разрывы рядом, было очень тесно, страх передавался от одного к другому. Отбой воздушной тревоги дали через несколько часов. После этой ночи мы решили больше в бомбоубежище не ходить - будь, что будет. Зимой в этот дом с бомбоубежищем попала тяжелая фугасная бомба и он рухнул. При артобстрелах в укрытия обычно никто не ходил, прятались в подъездах домов на менее опасной стороне, к ним постепенно привыкли, вообще стали меньше бояться погибнуть от бомбы или снаряда. Страшнее были голод и холод. От них нас спасло то, что Ира держалась на ногах и могла получать хлеб по карточкам, приносить воду с Фонтанки, топить буржуйку, когда находила топливо. Помог выжить мамин двоюродный брат, офицер. Он знал в каких условиях мы находимся и, когда приехал с передовой на Кировский завод получать боевую технику, захватил большой кусок мяса убитой у них лошади. Это нас очень поддержало.

С наступлением весны мы начали понемногу оживать. Помогла ледовая «Дорога жизни», в городе увеличили норму хлеба (на детей - до 250 грамм в день), иногда в дополнение к хлебу выдавались другие продукты. Больным дистрофией, способным передвигаться, стали выдавать талоны на обед в специальных столовых. Обед состоял из тарелки дрожжевого супа, который нужно было обязательно съесть в столовой. Сестре иногда удавалось обмануть бдительных работников столовой, перелить суп в жестяную банку и принести его домой. Настоящим праздником для нас было, когда она приносила домой две тарелки супа с разных столов. 

В начале апреля мама встала на ноги и нашла силы вернуться на работу. Я тоже начала передвигаться по квартире, и однажды сестра решила вывести меня во двор. Вышли из подъезда на солнце, я прислонилась к стене дома и вдруг увидела, что из помещения красного уголка выносят тела умерших и складывают в кузов автомашины. Сестра за зиму привыкла к тому, что рядом падают и умирают люди, а я такое количество мертвых видела впервые. Мне стало плохо, я потеряла сознание и не помню, как оказалась снова в квартире.

С теплом я стала самостоятельно выходить из дома. Все было интересно: солнце, пущенный после зимы трамвай, огородные грядки, посаженные выжившими жильцами во дворе дома. В мае Иру и меня пригласили в уцелевшую на набережной Фонтанки школу. Детей собралось много, всех расписали по классам и предупредили, что занятия начнутся в сентябре как положено, несмотря на фашистское окружение. С этого времени я каждый день проводила в школе. Для детей младшего возраста, у которых родители работали на предприятиях, в школе было оборудовано своего рода общежитие. В спортзале лежали матрасы. Нас кормили обедом в счет продуктовых карточек. К обеду полагался стакан соевого молока, но я, несмотря на постоянное ощущение голода, пить его почему-то не могла и относила Ире.

Осенью 1943 года фашисты перестали бомбить город, но артобстрел усилился. Только в течение сентября по городу было выпущено более 12 000 снарядов. Один из снарядов, когда я возвращалась из школы, разорвался очень близко, в двух метрах от меня осколком убило женщину. С артобстрелом у меня связана очень горькая для детских лет потеря. Когда я стала ходить в школу, то познакомилась с одним мальчиком, который мне очень понравился. Он жил в полуподвальной комнате одного из домов по дороге в школу и часто сидел у окна, у него зимой отнялись ноги. Мы с ним много разговаривали через окно, когда в школе начались занятия, я ему рассказывала, что проходили на уроках, показывала как пишутся буквы. И ему и мне это было интересно. Однажды во время уроков начался обстрел нашего района, снаряды падали недалеко от школы. После занятий я побежала к дому, где жил этот мальчик и увидела вместо окна его комнаты огромный проем от разрыва снаряда. Я долго не могла унять слезы.

Вторую и третью зимы пережили легче. Они были не такими холодными. Нормы выдачи хлеба и продуктов больше не снижали, а после прорыва блокады 18 января 1943 года, когда по узкому коридору в Ленинград пошли поезда, мы стали получать больше продуктов по карточкам, хлебная норма стала такой же, как и по всей стране.

Вторая зима запомнилась борьбой со вшами. Их было великое множество и в первую зиму, но тогда было не до них. Мы уничтожали вшей всеми средствами, но они плодились очень быстро. Справиться с ними удалось только с наступлением лета.

После окончания занятий в школе меня отправляли в лагерь, а Ира работала на огородах наравне со взрослыми. За эту работу ее наградили медалью «За оборону Ленинграда». В лагере наш отдых также совмещался с работой на огородах. Регулярно устраивались соревнования по прополке грядок, победителю в качестве награды торжественно вручался пирожок.

Хорошо помню конец блокады. 23 января 1944 года фашисты последний раз обстреляли город, а к 27 января их далеко отогнали от Ленинграда. Мы выжили и выстояли все 900 дней! Самым радостным из этих дней в городе-фронте был, конечно, День Победы. Он запомнился счастливыми лицами людей, праздничным салютом. Сестра и ее подруги взяли меня с собой на Дворцовую площадь. Там, казалось, собрался весь город. Гремела музыка, люди танцевали, обнимались, целовались даже совсем незнакомые. Особенно доставалось тем, кто был в военной форме. Мы выстояли и победили!