Кисель (Загорская) Людмила Васильевна

Людмила Васильевна Кисель - житель блокадного Ленинграда. В 1953 году окончила Гатчинское педучилище, работала старшей пионервожатой, окончила институт им. Герцена. Преподавала географию. Ветеран труда, член Общественного совета по краеведению Красносельского района, проводит с детьми уроки краеведения и истории блокады.

«Очень трудно писать воспоминания: переживаешь все за­ново... Мы знаем, что каждый из нас стоял на пороге смерти. Неви­данные по жестокости вражеские обстрелы и бомбардировки, голод и условия лютой блокадной зимы, потеря родных и близких...

В первую же блокадную зиму многие десятки тысяч детей, поте­ряв родителей, стали сиротами. Ни одна страна, ни один народ в мире не знали бедствий такого масштаба. Необходимо было срочно создавать детские дома, которые бы действовали в условиях блокады. К 7 марта 1942 года в Ленинграде было сформировано 98 детских домов, в области действовали еще 32 детских дома. Со временем для спасения детей возникла необходимость их эва­куации. Были спасены десятки тысяч маленьких ле­нинградцев, хотя многие дети по своему малолетству не могли сами оценивать происходившее с ними. Нас, чудом уцелевших в суровую зиму 1941-1942 годов, объеди­няет чувство благодарности ко всем, кто занимался тогда вопроса­ми спасения детей в нашем городе.

Перед войной мне исполнилось семь лет. 22 июня 1941 года застал меня в поселке Парголово Ленинградской области. Был сол­нечный день, и мы, дети, играли на улице. Вдруг взрослые поз­вали нас домой: по радио объявили начало войны. Помню, как у домов стали копать убежища и окопы, куда прятались во время обстрелов. Было очень страшно, снаряды пролетали прямо над головой. Со стороны захваченной террито­рии Карельского перешейка фашисты обстреливали Финлянд­ский вокзал и железную дорогу. Мама работала на заводе «Красный Выборжец» в счетном отделе бух­галтером, и мы все время беспокоились, как наши родные доедут на работу в Ленинград и обратно.

Когда началась блокада, мы переехали в Ленинград на проспект Газа (ныне Старо-Петер­гофский), напротив кинотеатра «Москва». Район этот очень часто подвергался артиллерийским обстрелам и бомбежкам, так как находил­ся недалеко от южной границы обороны Ленинграда. Помню, как к нам в окно влетел осколок вражеского снаряда. Я была дома вдвоем с бабушкой, и мы очень испугались. Осколок был горячий, от него загорелся пол. Воды не было. Бабушке к тому времени уже исполнилось 82 года, не знаю, как она потушила огонь.

Квартира наша была похожа на ту, что представлена в музее исто­рии Ленинграда. Так же завешаны окна, целые стекла переклеены бумагой, разбитые заменены фанерой. В комнате стояла маленькая железная печка. Дров не было, для тепла сжигали все, что могло гореть. Электричества не было, слабо светил фитилек «коптилки»... И, конечно, постоянно было включено радио. До сих пор не могу без волнения слушать звуки метронома в музее...

А незабывае­мые «125 блокадных грамм» хлеба! Эти маленькие кусочки надо было разделить на целый день. Уже после войны, когда хотели этот хлеб воссоздать, не получалось, муки там практически не было, остальное – не известно что. И 35 дней мы с бабушкой жили на таком пайке. Маме как служащей давали около 200 грамм, какой-то кусочек она оставляла и для меня.

За водой ходили с бидончиками к Калинкину мосту на Фонтан­ке. В пути попадали под бомбежки, прятались во время воздушной тревоги в бомбоубежищах. Как-то бомба попала в дом, где находилось бомбоубежище, и нас засыпало. Народу много, все кричат, плачут, воздуха нет. Нас, детей куда-то проталкивали, где воздух хоть как-то шел. Эти развалины раскапывали сандружинницы, девочки, которым было 18-20 лет, и таким образом спасли нас. Я в такой ситуации оказывалась дважды.

В сентябре мне надо было идти в школу в первый класс, блокады еще не было, и школа работала. 1 сентября прошла линейка, стояли нарядные детки, у всех букеты цветов, банты и портфели. Через 2-3 дня школа закрылась - немцы подошли почти к Кировскому заводу. Через некоторое время детей, живущих рядом, стали собирать в подвалах, где продолжались занятия. Мы сидели одетые, света не было, стояли какие-то коптилки. Буквы я знала еще до войны, читать научилась сама во время блокады, чтобы не было так страшно. Я читала книжку, которая называлась «О мишке Егорке», там рассказывалось о медведе, который жил у моряков. Писать я не умела. Чтобы время шло быстрее, считала до тысячи, следила по часам. Как сосчи­таю — 20 минут пройдет... Так мы с 80-летней бабушкой и корота­ли дни, пока мама была на работе.

Люди преодолевали трудности, но не сдавались! Транспорт не действовал, и моя мама ходила на работу пешком почти через весь город. А работала она по-прежнему на «Красном Выборжце», это за Финляндским вокзалом. Тогда многие уходили на службу на неделю: проходить по 20 км и более каждый день просто не было сил. Люди были очень истощены, умирали от голода. Бомбежки, голод, света нет, воды нет.

На новый 1942 год мама была дома, приготовила дуранду – шелуху от подсолнуха, и мы сидели на кровати и жевали вот эту дуранду. Мама ушла на завод сразу после Нового года, и потом ее сослуживцы сообщили, что 12 января она умерла от истощения прямо во время работы, ей было 45 лет. Меня на похороны не взяли, я бы не дошла, а везти на санках было некому. Брат потом рассказал, что мама лежала в гараже, покрытая рогожкой. В архиве «Красного Выборжца» есть запись: «Последняя зарпла­та Загорской Татьяне Петровне выдана за декабрь 1941 года. Умерла от голода на работе». После войны я ездила на завод, получила та­кую справку.

Я осталась жить с бабушкой и маминой сестрой, братья ушли на войну. У нас была трехкомнатная квартира, еще с 19 века, мы жили с бабушкой в одной комнате. Я лежала, слышу, бабушка упала с кровати. Я испугалась, побежала по коридору к тете Мане, они с соседями пришли, стали поднимать ее, а она уже мертвая. И вот представьте, я одна в квартире, бабушка лежит на кухне, завернутая в простыню – страшно было, не передать! Потом мы повезли бабушку на санках в морг в парк Победы, там был крематорий. А обратно я уже идти не могла, и меня привезли на этих же саночках. После этого меня забрали к себе соседи.

Когда началась весна, детей посылали рвать траву для еды– крапиву, лебеду. Лебеда – это вообще было первое блюдо. Хлеба прибавили, стало немного полегче. Когда я просила есть, мне давали соленую воду, чтобы как-то утолить голод. Когда умерла тетя, меня отправили в детский распределитель на Курляндской улице, а затем в детский дом №39. Там меня немного подкормили, я даже могла бегать к соседке Таисии Ивановне, которая меня опекала.

В блокаду в нашей семье от голода умерли четыре человека – мама, ее две сестры и бабушка. Два моих брата 18-ти и 20-ти лет погибли, сражаясь за Ленинград в Народном ополчении. Об их смерти я узнала уже в детском доме. От них остались письма, их очень трогательно перечитывать. На листах стоят пометки - «проверено военной цензурой». Брат писал матери, куда перевели их отделение, что он стал первым пулеметчиком, что он вступил в комсомол, а там все зачеркнуто, нельзя было это писать. У старшего брата последние строчки тоже заставляют задуматься: «Мама, нам предстоит бой, возможно в этом бою нам предстоит сложить голову».

Я выжила чудом, осталась одна. Писать я тогда не умела, иначе получился бы дневник, похожий на тот, что хранится в музее. Стра­нички из дневника 10-летней девочки Тани Савичевой являются символом трагедии детей блокадного Ленинграда.

В июле 1942 года наш детский дом эвакуировали. Нас было около 100 детей, с первого по седьмые классы. Ясно помню июль 1942 года, когда нас из Ленинграда эва­куировали по «Дороге Жизни» через Ладогу в Кабону, на баржах. Бомбежка, шторм, волны сильно ударяли о борт баржи. Нам велели крепко держаться за канаты и трубы, чтобы не упасть в воду. В общем, на­терпелись страха... Мою тетю эвакуировали в марте, и она рассказывала мне, как шли машины по подтаявшему проваливавшемуся льду. Дорога жизни открылась 22 ноября, когда лед стал более-менее крепкий, по ней пошли обозы и караваны машин, шоферы которых тоже совершали подвиг.

Потом мы долго ехали по железной дороге... Нас привезли в село Перевоз Горьковской области, где я прожила пять лет. Во время эвакуации мы работали, и были хоть и маленькими, но тружениками тыла, вязали маскировочные сети. В школу я пошла только в Перевозе, закончила там 5 классов. И вот зимой после уроков мы сидели и вязали сетки разных размеров: маленькие, для стрелков, метр на два, большие – для танков и самолетов. Для них сплетали несколько маленьких сеток, я даже запомнила размер – 200 рядов в длину и 180 в ширину. За работу от артели «Заря» мы получали деньги, которые шли в фонд детского дома. Затем их перечислили в Горький на постройку танка для фронта, его выпустили от имени школьников Горьковской области.

Помимо этого у нас было свое хозяйство, пять штук свиней, коровы, этим мы тоже занимались сами. Летом нам выделяли участки на колхозных полях для прополки – 4 метра в ширину и 200 в длину. Там рос кок-сагыз, из которого делали резину для фронта – шины и так далее. Это невысокое растение, высотой сантиметров 20, зато сорняки были огромные и все в колючках. И вот мы пололи эти поля без перчаток, кололись и говорили: «У, фашисты проклятые, мы все равно с вами справимся!».

Вязали кисеты, варежки, шили платочки, посылали на фронт подарки и получали от солдат письма. Брат мне тоже писал все время, такая была связь с фронтом. Выступали с концертами перед жителями села, в госпитале перед ранеными. У нас были чудесные воспитатели! Они делали все для того, чтобы мы не так болезненно пе­реживали потерю своих родных.

Когда мы только приехали, наша учительница вспоминала, что мы шли как старички, согнутые, истощенные. Две девочки и воспитательница Таня умерли, не выдержав последствий блокады, я лежала в больнице с воспалением легких. Мы часто болели, зимы холодные, а одеты мы были плохо. Валенки выдали только в 1944 году, их тогда называли «американскими подарками». Я не помню, как мы выдерживали это. Зимой по утрам, чтобы идти в школу, дверь приходилось откапывать,.

В июле 1947 года меня нашла и забрала из детдома сестра отца, Ланева Ольга Федоровна, замечательный человек, педагог по призванию. По традиции в нашей семье профессию учителя выбрали несколько человек, и все честно трудились.

Долгие годы я переписывалась с директором школы в Перевозе Валентином Владимировичем Рыньковым. Он был в числе тех, кто встречал наш детдом в страшном военном году, тогда он учился в 10-м классе. Позднее, уже работая в школе, он собрал воспоминания очевид­цев нашей жизни и создал краеведческий музей, где есть раздел о 39-ом детском доме. Вот несколько отрывков из газеты «Новый путь», изданной в районном центре Перевоз 27 января 1994 года: «Детдомовцев встре­чали на станции Перевозская жители села, местные медики, обще­ственные работники района. Мое самое первое впечатление: при виде истощенных детей народ замер, женщины стали кончиками платков утирать слезы, а затем медленно все направились к новому зданию Перевозской начальной школы, которое было подготов­лено для приёма почти сотни детей. Главным трудом детей была учеба. Около 80% из них учились на «4» и «5». Дети не только прекрасно учились, управлялись сами со сво­им обширным хозяйством, но и помогали артели «Заря» выполнять план-заказ для фронта на маскировочные сети. Этим они прибли­жали день Победы, как могли».

Председатель Перевозского райисполкома военных лет Усачев Василий Андреевич вспоминал, что детей из Ленинграда ждали, приготовили здание. «Встре­чали на вокзале представители райсовета, райбольницы, РОНО и других организаций. Но встреча была очень тяжелой, я не могу об этом говорить, какие это были дети. Ясно было одно — мы должны сделать все возможное, чтобы воскресить этих детей, спасти жизнь, вернуть им детство. Я тогда работал в артели «Заря». Тут же собрали митинг. Лишних речей не было. Все знали, артель выполняла сроч­ный военный заказ — маскировочные сети. Женщины работали днем и ночью сверхурочно, бесплатно, на сэкономленном сырье. За три дня соткали, сшили одеяла, матрацы, наволочки. Из колхоза привезли свежую солому. Сделали деревянные топчаны. И постели были готовы. Нужно сказать, что очень хорошо относились перевозцы к детям детского дома».

В этой же заметке были помещены и воспоминания моей первой учительницы Замятиной (Паркаевой) Татьяны Алексеевны:

«С детьми Ленинграда я познакомилась вскоре, как они при­ехали. Встреча была тяжелой, незабываемой. Была я в Когизе (так раньше называли книжный магазин), что был у школы. Выхожу — ведут ребят в столовую. Эта картина и сейчас в глазах. Идут парами, вернее бредут, держась, друг за друга. Качаются. Страшные старчес­кие детские лица, что-то суровое, страшное во взглядах. Смотреть было тяжело. Даже сейчас вот мурашки по телу. Нет, этого словами не передать. А потом встретилась с ними в школе. Учила их 4 года».

Я считаю Перевоз своей второй родиной. Здесь мы окрепли, пе­рестали бояться обстрелов, бомбежек. Прошли годы... Но очень хотелось побывать там, где прошло трудное детство. Приехав в Перевоз в 1981 году, я встретила пожилых людей, которые помнили о нашем детдоме. Со слезами на глазах я ходила по улицам, узнавала старые места, радовалась новым стройкам, видела Мемориал погибшим воинам, памятник у школы.

Детдомовцы военной поры верны блокадному братству. 27 ян­варя 1964 года основан «Союз воспитанников детских домов бло­кадного Ленинграда», сейчас в Союзе 2600 бывших воспитанни­ков. У Союза налажены связи с 40 детскими домами города, в которых проходят уроки мужества. Несмотря ни на какие трудности, Союз продолжает свою нужную деятельность, чтобы вся Россия, каждый человек помнил о том, что пережил Ленинград.

Повзрослев, я поняла и оценила заботу старших о нас, потерявших всех близких. С чувством глубокого уважения к учителям я тоже выбрала эту про­фессию. Я много раз возила ребят в музеи, связанные с военным време­нем, проводила походы по памятным местам боёв на Ленинградс­кой земле. Поисковая работа мне очень дорога! Детям разных возрастов надо больше говорить о бедах войны, чтобы они росли надёж­ными защитниками мира! А страничка моей жизни ещё раз подтвердит ужас того, что пере­жили люди в блокаду».